Однажды в переполненном вагоне
Домой мы возвращались с Колобком
Он задремал, уткнувшись мне в ладони
Огромное лохматою башкой.

Пес неподвижен был, как изваянье,
В углу полусидел-полулежал
И все же привлекал к себе вниманье
Устало-равнодушных горожан.

И среди них - причудливой толпою -
Каких-то пятеро невдалеке
Стоят и тараторят меж собою
На непонятном птичьем языке.

По их весьма красноречивым жестам
Совсем нетрудно было заключить,
Что стал мой пес объектом интереса
И что-то у меня хотят спросить.

На Ждановской вагон освободился,
Толпа людская хлынула в метро,
Один от той пятерки отделился
И к нам пошел, прищурившись хитро.

Подходит, денег вынимает пачку,
В непогрешимость веруя свою,
Бросает мне: "Почем продашь собачку?"
А я в ответ: "Друзей не продаю".

Ответ пришелся явно не по нраву,
Наглеющий торгаш не мог понять,
Как я посмела, по какому праву
Собаку к человеку приравнять,

Он, уходя, забористо ругался
На непонятном птичьем языке.
Шипели двери и вагон качался,
А пес дремал, свернувшись в уголке.

Их окружили за деревней,
Когда, спалив её дотла,
Они к спасательным деревьям
Несли разбитые тела.

Душманы лопались от злобы,
Их гневу не было границ,
Парням сломали руки, рёбра,
Глаза им выжгли из глазниц.

Насквозь пропитанные кровью,
От ярости осатанев,
Ребят в заброшенный колодец
Столкнули, как в могильный склеп.

Клонился день в закат кровавый,
Кружило стаей вороньё
Над русскими, что так бесславно
Нашли пристанище своё.

***

Четыре трупа из колодца
На третьи сутки извлекли.
Им больше не увидеть солнца,
И неба, и родной земли.

Глаза солдат сухими были.
Чужая дикая страна,
Для многих станешь ты могилой.
Всегда будь проклята, война!

Но что-то вдруг зашевелилось,
И от кровавого комка
Рука живая отделилась,
И пальцы вздрогнули слегка.

***

Пятнадцать суток без сознанья,
В глубокой коме, в чёрном сне.
Вся жизнь, весь холод мирозданья -
Над ним, в могильной тишине.

Врачи руками разводили:
Уж сколько дней ни жив, ни мёртв.
Его ведь из кусочков сшили,
А он, смотрите-ка, живёт!

Тянулись долгие недели,
Болели кости, ныли швы,
А он, как будто, в самом деле,
Себя не чувствовал живым.

Ему повязку не снимали,
Но он на ощупь угадал,
Что там, под мокрыми бинтами,
Лишь окровавленный провал.

Что свет дневной и сумрак ночи
Теперь едины для него.
Слепой. Слепой! - какая горечь,
Какая в этом слове боль!

За что? За что он принял муки?
За что он потерял глаза?
И в искалеченные руки
Не может даже ложку взять?

За чьи амбиции крутые,
За принцип дьявольский какой
Платили парни молодые
Такою страшною ценой?

***

И вот последняя страница
Его больничного листа.
Теперь он может возвратиться
Домой, в знакомые места.

Неплохо, но ведь мать-старушка
Не инвалида вовсе ждёт.
Надеется, что он, вернувшись,
Семью, детишек заведёт.

Найдёт хорошую работу,
Построит ладный, крепкий дом,
И в нём счастливые заботы
Своим польются чередом.

А он - слепой! И в одночасье
Вся жизнь зачёркнута к чертям.
Какой там дом? Какое счастье?
Какая может быть семья?

Пока привык на ощупь в доме,
Он всю посуду перебил.
Дом стал чужим и незнакомым,
Стал чёрным и враждебным мир.

Слепой замкнулся, стал черствее,
И жалости не принимал.
Часами мог лежать в постели,
Угрюмым, молчаливым стал.

И люди стали сторониться -
С ним рядом было нелегко.
А мать и день и ночь молилась,
Но как до Бога далеко!

2. Щенок.

Был день и радостный и яркий
В тот безмятежный месяц май,
Когда воскликнула хозяйка:
- Давай, мамаша, принимай!

И тёплый ласковый комочек
К собачьим сунула соскам.
- Ну, ты даёшь! - на пять-то дочек
И только одного сынка!

Упрёк собакой не был понят -
Она старалась, как могла,
А сколько и какого пола -
Уж это не её дела.

А над Купавною шумели
Такие тёплые ветра,
Задорно травы зеленели,
Сирень неистово цвела.

Росли щенки невероятно,
На "Педигри", как на дрожжах.
Росли их животы и лапы,
И конопушки на ушах.

Кобель был самый конопатый,
И, как подсолнух, золотой.
Был неуклюжий, угловатый,
Тяжелый, будто налитой.

И он совсем не зазнавался,
Хоть был из тех, кто с давних пор
Витиевато назывался
Нерусским словом "лабрадор".

***

Дни незаметно пролетели,
И малышам пришла пора
Узнать, что их на самом деле
Работа трудная ждала.

Им предстояли испытанья,
Где ум и смелость шли в зачет,
Здоровье, выдержка, вниманье,
И много прочего ещё.

Собака быть должна спокойной,
Послушной и не лаять зря,
Чтоб выполнить могла достойно
Нелёгкий труд поводыря.

Щенок прошёл успешно тесты,
Внесён в каталог, в протокол,
Закончилось собачье детство,
Подросток стал учеником.

Наука нелегко давалась,
Пёс был подвижен и умён,
Но трудность в том и заключалась,
Что слишком был активен он.

Ему хотелось прыгать, бегать,
А нужно медленно идти,
Ни кошек, ни собак, ни белок
Не замечая по пути.

А воробей, с куста вспорхнувший
Под самым носом - просто жуть!
Ну как же можно равнодушно
Пройти и глазом не моргнуть?

Но был инструктор непреклонен.
Терпенье, ласка, вкусный корм.
И вот уже по доброй воле
Ему послушен лабрадор.

Охотно выполнит команды,
Подаст перчатку, трость найдёт,
И все опасные преграды
Легко и точно обведёт.

Он от работы был в восторге,
И с красным крестиком овал
Носил всегда так важно, гордо,
Как чемпионскую медаль.

3. Встреча.

А над Купавною морозец
Свои развесил кружева.
И электрички звонкий голос
Сюда доносится едва.

А по заснеженной дороге
Усталый, недовольный, злой,
Едва передвигая ноги,
Идёт, держась за мать, слепой.

Он был порядком озадачен,
Сомнений много пережил,
Когда в первичке председатель
Им взять собаку предложил.

Мол, будет друг тебе, помощник,
Сходить в аптеку, в магазин.
Глянь на себя - святые мощи,
А ведь спортивный парень был.

Ходить совсем уж разучился,
С людьми общаться перестал.
Слепой подумал и решился,
И заявленье написал.

Два года ждать он согласился,
Но время даром не терял:
Читать по Брайлю научился
И книги все перечитал,

Где о собаках говорилось,
Как их кормить, и как учить,
Ему хотелось, даже снилось
Скорее вызов получить.

И получил, собрал вещички,
Билет на поезд - и вперед!
Москва, вокзалы, электрички,
Шум, суета, кругом народ.

В Купавне - тишина. И только
Слегка поскрипывая, снег.
Деревья шелестят тихонько,
Как будто шепчутся во сне.

***

Знакомились в просторном зале.
Под тёплым светом фонарей
Ему собаку показали
И рассказали всё о ней.

Он был рассержен поначалу,
Он был сердит и даже зол.
Ещё бы! Он хотел овчарку,
А тут какой-то лабрадор.

С короткой шерстью, лопоухий,
И в довершение всего,
С готовностью подставил брюхо,
Когда погладили его.
p<> Ну как обычная дворняга!
- Меня в посёлке засмеют,
Быть может, он и симпатяга,
Но мне другого пусть дают.

Чтоб дрессирован был, как нужно,
Чтоб выполнял команду "Фас",
Я ведь собаку, не игрушку,
Просил, товарищи, у вас.

Немало сил преподаватель
Потратил, чтобы объяснить:
Не могут злобные собаки
Слепых по улицам водить.

И в магазин, и на работу,
На рынок, или на вокзал,
Что будет лишь одна забота -
Намордник чтобы не снимал.

Чтобы кого-нибудь не цапнул,
За нарушителя приняв,
Не заупрямился внезапно,
Сердитый проявляя нрав.

***

И вот незрячий с лабрадором
Идёт в учебный городок,
Обходит ямы и заборы,
Держась за жесткий поводок.

Пёс по команде "вправо", "влево"
Мгновенно изменяет курс.
"Ищи скамейку" - нет проблемы,
"Работа" - что же, потружусь.

Ни шум шоссе, ни гул вокзала
И ни людская толкотня -
Ничто собаке не мешало
Свою работу выполнять.

Дни незаметно пролетели,
Слепой давно забыл свой гнев,
За две учебные недели
Душою к другу прикипев.

Болели мышцы, ныли ноги,
И верно, было от чего,
Зато всё меньше мрачных мыслей
Теперь тревожило его.

А мать светилась счастьем просто,
Ведь прямо на её глазах
Сын стал как будто выше ростом,
Как будто шире стал в плечах.

***

Под вечер прибыли в посёлок,
Свой путь закончив непростой,
И ахнул чей-то пострелёнок:
- Смотрите, пёс-то золотой!

Краснел последний луч заката
И сыпал инеем мороз
На щёки бывшего солдата,
Что стали мокрыми от слёз.

Но слёзы не были укором
Тому, кто выстоял в беде
И шёл, доверясь лабрадору,
Навстречу собственной судьбе.

Купавна, 12.02.1996 г.
__
С. Бочковская

Мы выходим, выходим, выходим,
Мы собак на прогулку выводим.
Разбегаются люди во мраке -
На прогулку выходят собаки !!!

Подскочила....
Хвостом завиляла....
Улыбнулась собачьей улыбкой,
И лицо чужаку облизала
И охранка моя, и защитка.

Мы их любим, они нас жалеют,
И быстрее хозяев стареют,
И уходят - как это ни горько -
В рай собачий не веря нисколько,

И оттуда нам машут хвостами -
В той дали, где мы их не достанем:
"С псами новыми счастливы будьте!
Их любите, и нас не забудьте!"

Отпечатки их лап в моем сердце...
Верю я, ну и вы мне поверьте -
Не уходят они, остаются,
Вместе с нами грустят и смеются.

Глава первая

Каспар Шлих, куря табак,
Нес под мышкой двух собак.
"Ну! — воскликнул Каспар Шлих. —
Прямо в речку брошу их!"

Хоп! взлетел щенок дугой —
Плих! и скрылся под водой.
Хоп! взлетел за ним другой—
Плюх! и тоже под водой.

Шлих ушел, куря табак.
Шлиха нет, и нет собак.
Вдруг из леса, точно ветер,
Вылетают Пауль и Петер

И тотчас же с головой
Исчезают под водой.
Не прошло и двух минут,
Оба к берегу плывут.

Вылезают из реки,
А в руках у них щенки.
Петер крикнул: "Это мой!"
Пауль крикнул: "Это мой!"

— Ты будь Плихом!
— Ты будь Плюхом!
— А теперь бежим домой!

Петер, Пауль, Плих и Плюх
Мчатся к дому во весь дух.

Глава вторая

Папа Фиттих рядом с мамой,
Мама Фиттих рядом с папой
На скамеечке сидят,
Вдаль задумчиво глядят.

Вдруг мальчишки прибежали
И со смехом закричали:
"Познакомьтесь: Плюх и Плих!
Мы спасли от смерти их!"

"Это что ещё за штуки?" —
Грозно крикнул папа Фиттих.
Мама, взяв его за руки,
Говорит: "Не надо бить их!"

И к столу детей ведет.
Плих и Плюх бегут вперед.

Что такое?
Что такое?
Где похлебка?
Где жаркое?
Две собаки, Плюх и Плих,
Съели всё за четверых.

Каспар Шлих, куря табак,
Увидал своих собак.

"Ну! — воскликнул Каспар Шлих. —
Я избавился от них!

Бросил в речку их на дно,
А теперь мне всё равно".

Глава третья

Ночь.
Луна.
Не дует ветер.
На кустах не дрогнет лист.
Спят в кроватях
Пауль и Петер.
Слышен только
Храп и свист.

Плих и Плюх
Сидели тихо,
Но, услыша
Свист и храп,
Стали вдруг
Чесаться лихо
С громким стуком
Задних лап.

Почесав
Зубами спины
И взглянув
С тоской вокруг,
На кровати
Под перины
Плих и Плюх
Полезли вдруг.

Тут проснулись оба брата
И собак прогнали прочь.
На полу сидят щенята.
Ах, как долго длится ночь!

Скучно без толку слоняться
Им по комнате опять, —
Надо чем-нибудь заняться,
Чтобы время скоротать.

Плих штаны зубами тянет,
Плюх играет сапогом.
Вот и солнце скоро встанет,
Посветлело все кругом.

"Это что ещё за штуки!" —
Утром крикнул папа Фиттих.
Мама, взяв его за руки,
Говорит: "Не надо бить их!

Вудь хорошим,
Не сердись,
Лучше завтракать садись!"

Светит солнце
Дует ветер.
А в саду,
Среди травы,
Стали рядом
Пауль и Петер.
Полюбуйтесь, каковы!

Грустно воют Плюх и Плих,
Не пускают цепи их.

Плих и Плюх в собачьей будке
Арестованы на сутки.

Каспар Шлих, куря табак,
Увидал своих собак.

"Ну! — воскликнул Каспар Шлих. —
Я избавился от них!

Бросил в речку их на дно,
А теперь мне все равно".

Глава четвертая

Мышку, серую плутовку,
Заманили в мышеловку.

"Эй, собаки, Плюх и Плих,
Вот вам завтрак на двоих!"

Мчатся псы и лают звонко,
Ловят быстрого мышонка,

А мышонок не сдается
Прямо к Паулю несется.

По ноге его полез
И в штанах его исчез.

Ищут мышку Плюх и Плих,
Мышка прячется от них,

Вдруг завыл от боли пес,
Мышь вцепилась Плюху в нос!

Плих на помощь подбегает,
А мышонок прыг назад.

Плиха за ухо хватает
И к соседке мчится в сад.

А за мышкой во весь дух
Мчатся с лаем Плих и Плюх.

Мышь бежит,
За ней собаки.
Не уйти ей от собак.
На пути
Левкои,
Маки,
Георгины
И табак.

Псы рычат,
И громко воют,
И ногами
Землю роют,
И носами
Клумбу роют,
И рычат,
И громко воют.

В это время Паулина,
Чтобы кухню осветить,
В лампу кружку керосина
Собиралась перелить.

Вдруг в окошко поглядела
И от страха побледнела.

Побледнела,
Задрожала,
Закричала:
"Прочь, скоты!
Все погибло,
Все пропало!
Ах, цветы мои, цветы!"

Гибнет роза,
Гибнет мак,
Резеда и георгин!
Паулина на собак
Выливает керосин.

Керосин
Противный,
Жгучий,
Очень едкий
И вонючий!

Воют жалобно собаки,
Чешут спины
И бока.
Топчут розы,
Топчут маки,
Топчут грядки табака.

Громко взвизгнула соседка
И, печально вскрикнув "У-у-у!",
Как надломленная ветка,
Повалилась на траву.

Каспар Шлик, куря табак,
Увидал своих собак.

"Ну! — воскликнул Каспар Шдих. —
Я избавился от них!

Я их выбросил давно,
И теперь мне все равно!"

Глава пятая

Снова в будке Плюх и Плих.
Всякий скажет вам про них:

"Вот друзья, так уж друзья!
Лучше выдумать нельзя".

Но известно, что собаки
Не умеют жить без драки.

Вот в саду под старым дубом
Разодрались Плих и Плюх.
И помчались друг за другом
Прямо к дому во весь дух.

В это время мама Фиттих
На плите пекла блины.
До обеда покормить их
Просят маму шалуны.

Вдруг из двери мимо них
Мчатся с лаем Плюх и Плих.

Драться в кухне мало места.
Табурет, горшок и тесто,
И кастрюля с молоком
Полетели кувырком.

Пауль кнутиком взмахнул,
Плюха кнутиком стегнул.

Петер крикнул:
"Ты чего
Обижаешь моего?

Чем собака виновата?"
И кнутом ударил брата.

Пауль тоже рассердился,
Быстро к брату подскочил,
В волоса его вцепился
И на землю повалил.

Тут примчался папа Фиттих
С длинной палкою в руках.
"Ну теперь я буду бить их!" —
Закричал он впопыхах.

"Да, — промолвил Каспар Шлих, —
Я давно побил бы их.

Я побил бы их давно!
Мне-то, впрочем, все равно".

Папа Фиттих на ходу
Вдруг схватил сковороду

И на Шлиха блин горячий
Нахлобучил на ходу.

"Ну, — воскликнул Каспар Шлих, —
Пострадал и я от них.

Даже трубка и табак
Пострадали от собак!"

Глава шестая

Очень, очень, очень, очень
Папа Фиттих озабочен...

"Что мне делать? — говорит. —
Голова моя горит.

Петер — дерзкий мальчуган.
Пауль — страшный грубиян.
Я пошлю мальчишек в школу,
Пусть их учит Бокельман!"

Бокельман учил мальчишек
Палкой по столу стучал.
Бокельман ругал мальчишек
И как лев на них рычал.

Если кто не знал урока,
Не умел спрягать глагол,
Бокельман того жестоко
Тонкой розгою порол.

Впрочем, это очень мало
Иль совсем не помогало,
Потому что от битья
Умным сделаться нельзя.

Кончив школу кое-как,
Стали оба мальчугана
Обучать своих собак
Всем наукам Бокельмана.

Били, били, били, били,
Били палками собак,
А собаки громко выли,
Но не слушались никак.

"Нет, — подумали друзья, —
Так собак учить нельзя!
Палкой делу не помочь!
Мы бросаем палки прочь".

И собаки в самом деле
Поумнели в две недели.

Глава седьмая и последняя

Англичанин мистер Хопп
Смотрит в длинный телескоп.

Видит горы и леса,
Облака и небеса.

Но не видит ничего,
Что под носом у него.

Вдруг о камень он споткнулся,
Прямо в речку окунулся.

Шел с прогулки папа Фиттих,
Слышит крики: "Караул!"

"Эй, — сказал он, — посмотрите,
Кто-то в речке утонул".

Плих и Плюх помчались сразу,
Громко лая и визжа.
Видят: кто-то долговязый
Лезет на берег дрожа.

"Где мой шлем и телескоп?" —
Восклицает мистер Хопп.

И тотчас же Плих и Плюх
По команде в воду — бух!

Не прошло и двух минут,
Оба к берегу плывут.

"Вот мой шлем и телескоп!" —
Громко крикнул мистер Хопп.

И прибавил: "Это ловко!
Вот что значит дрессировка!

Я таких собак люблю,
Я сейчас же их куплю!

За собачек сто рублей
Получите поскорей!"

"О! — воскликнул папа Фиттих,
Разрешите получить их!"

До свиданья, до свиданья,
До свиданья, Плюх и Плих!
Говорили Пауль и Петер,
Обнимая крепко их.

"Вот на этом самом месте
Мы спасли когда-то вас.
Целый год мы жили вместе,
Но расстанемся сейчас".

Каспар Шлих, куря табак,
Увидал своих собак.

"Ну и ну! — воскликнул он
Сон ли это иль не сон?

В самом деле, как же так?
Сто рублей за двух собак!

Мог бы стать я богачом,
А остался ни при чем".

Каспар Шлих ногою топнул,
Чубуком о землю хлопнул.

Каспар Шлих рукой махнул.
Бух!
И в речке утонул.

Трубка старая дымится,
Дыма облачко клубится.

Трубка гаснет наконец.
Вот и повести
Конец

- Я унесу с собой тоску собачьих глаз
И безнадёжность, и немую отрешённость...
Едва вильнув хвостом, мне седомордый пёс
Подарит долгий взгляд.
"Прощай" мол... Напряжённость

Когда-то крепких мышц сожмёт тупая боль...
Я придержу рукой измученное тело...
И в благодарность мне лизнёт мою ладонь.
Последнее "прощай"...В душе оцепенелой

Я унесу с собой тоску собачьих глаз...
И маяться мне вновь в плену у мрачных мыслей.
Ещё одна звезда, с Созвездья Псов, искрясь
Прожжёт мятежный сон мой...Вот и всё, дружище.......
(овчарке Ally 2002)

ПАМЯТИ МОЕГО ПСА

Что же это, собачий ты сын?
Где хваленая верность твоя?
Как посмел забежать ты -
Один! -
В отдаленные эти края?
В те края,
Где кончается след,
В те края,
Где зови, не зови -
Ни ответа, ни отзыва нет,
Никому,
Даже нашей любви…
Там,
Откуда
Дороги назад
Не найти и собачьим чутьем, -
Позабудешь ты намертво, брат,
О хозяине старом своем…
А хозяину - жизнь немила.
Сердце, сволочь, болит и болит…
…Вот такие-то, рыжий, дела:
Пес умолк,
А хозяин скулит…
Впрочем,
Что же я?
Он как всегда -
Быстроногий,
Бежит впереди.
Боль в груди говорит:
"Не беда.
Ты догонишь его…
Погоди…"
Сб. "Заходерзости" (1997)

Джон Леннон

Милый песик Найджел

Гав-гав, живет, не тужит
Дружок лохматый мой,
То по двору покружит,
То - гав - бежит домой.
Ах, Найджел, ну чертенок!
Сидеть, лежать, служи!
В тебе полно силенок
И зубы как ножи.
Ты весел, мой проказник,
Но чуешь верно, брат,
Тебе готовят праздник:
ЗАВТРА В ТРЕТЬЕМ ЧАСУ ПОПОЛУДНИ
ТЕБЯ УСЫПЯТ.

Уильям Джей Смит

Таксы

…по мне, все едино, что такса, что лань…
Уоллес Стивенс

От века мал у таксы рост,
отсюда и вопросы,
мол, нет ли где пониже звезд
для тех, кто меньше ростом.

Случилась темень как-то раз
темнее черной ваксы,
в ту ночь один отважный такс
с одной отважной таксой

пошли для маленьких собак
по всей небесной сфере
искать особый зодиак,
звезду по крайней мере.

Я взял луну, как телескоп,
приникнул к окуляру,
уж очень мне хотелось, чтоб
нашла, что ищет, пара.

Я сам звезду ищу подчас,
рифмую, грешным делом,
и вижу целое сквозь часть,
часть прозреваю в целом.

Мир продолжает чудеса,
вращаются планеты,
и дарят таксам небеса
вселенские рассветы.

Э. Асадов

Стихи о рыжей дворняге

Хозяин погладил рукою
Лохматую рыжую спину:
- Прощай, брат! Хоть жаль мне,
не скрою,
Но всё же тебя я покину.

Швырнул под скамейку ошейник
И скрылся под гулким навесом,
Где пёстрый людской муравейник
Вливался в вагоны экспресса.

Собака не взвыла ни разу,
И лишь за знакомой спиною
Следили два карие глаза
С почти человечьей тоскою.

Старик у вокзального входа
Сказал:- Что? Оставлен,бедняга?
Эх, будь ты хорошей породы...
А то ведь простая дворняга!

Огонь под трубой заметался.
Взвревел паровоз что есть мочи,
На месте, как бык, потоптался
И ринулся в непогодь ночи.

В вагонах, забыв передряги,
Курили, смелись, дремали...
Тут, видно, о рыжей дворняге
Не думали, не вспоминали.

Не ведал хозяин, что где-то
По шпалам, из сил выбиваясь,
За красным мелькающим светом
Собака бежит задыхаясь!

Споткнувшись, кидается снова,
В кровь лапы о камни разбиты,
Что выпрыгнуть сердце готово
Наружу из пасти раскрытой!

Не ведал хозяин, что силы
Вдруг разом оставили тело,
И, стукнувшись лбом о перила
Собака под мост полетела...

Труп волны снесли под коряги.
Старик! Ты не знаешь природы:
Ведь может быть тело дворняги,
А сердце - чистейшей породы!

В.Инбер

Сеттер Джек

Собачье сердце устроено так:
Полюбило - значит, навек!
Был славный малый и не дурак
Ирландский сеттер Джек.

Как полагается, был он рыж,
По лапам оброс бахромой;
Коты и кошки окрестных крыш
Называли его чумой

Клеенчатый нос рылся в траве,
Вынюхивал влажный грунт;
Уши висели, как замшевые,
И каждое весило фунт.

Касательно всяких собачьих дел
Совесть была чиста.
Хозяина Джек любил и жалел,
Что нет у него хвоста.

В первый раз на аэродром
Он пришёл зимой, в снег.
Хозяин сказал: "Не теперь - потом
Полетишь и ты, Джек".

Биплан взметнул снежную пыль,
У Джека - ноги врозь:
"Если это автомобиль,
То как же оно поднялось?"

Но тут у Джека замер дух:
Хозяин взмыл над людьми.
Джек сказал: "Одно из двух:
Останься или возьми!"

Но его хозяин всё выше лез,
Треща, как стрекоза.
Джек смотрел, и вода небес
Заливала ему глаза.

Люди, не заботясь о псе,
Возились у машин.
Джек думал: "Зачем все,
Если нужен один?"

Прошло бесконечно много лет
(По часам - пятнадцать минут).
Сел в снег летучий предмет.
Хозяин был снова тут...

Пришли весною. Воздушный причал
Был бессолнечно-сер.
Хозяин надел шлем и сказал:
"Сядьте и вы, сэр!"

Джек вздохнул, почесал бок,
Сел, облизнулся - и в путь!
Взглянул вниз и больше не смог -
Такая нашла жуть.

"Земля бежит от меня так,
Будто я её съем.
Люди не крупнее собак,
А собак не видно совсем."

Хозяин смеётся. Джек смущён
И думает: "Я свинья!
Если это может он,
Значит, могу и я".

После чего спокойнее стал
И, повизгивая слегка,
Только судорожно зевал
И лаял на облака.

Солнце, скрытое до сих пор,
Согрело одно крыло.
Но почему задохнулся мотор?
Но что произошло?

Но почему земля опять
Стала так близка?
Но почему начала дрожать
Кожаная рука?

Ветер свистел, выл, сёк
По полным слёз глазам.
Хозяин крикнул: "Прыгай, Джек,
Потому что... ты видишь сам..."

Но Джек, припав к нему головой
И сам дрожа весь,
Успел сказать: "Господин мой,
Я останусь здесь..."

На земле уже полумёртвый нос
Положил на труп Джек.
И люди сказали: "Был пёс,
А умер, как человек".